Владислав Акульшин работал в Следственном комитете, Роскомнадзоре и помощником юриста, но в итоге переехал в село Каменка по программе «Учитель для России». Мы узнали у него, чем отличаются дети в глубинке и почему в школах не хватает молодых педагогов.

— Ты переехал из Саратова в воронежское село, где живёт почти 8 тысяч человек. Насколько сильно отличаются ценности и взгляды детей здесь и там? 

— Ценности особо не отличаются. Интернет и контекст у нас примерно одинаковый, но вот опыта для трактовки ценностей меньше. Оговорюсь сразу: я не так много работал с детьми в Саратове, поэтому различия во многом строю на предположениях и ощущениях. 

Для них политика — это что-то далёкое, но дискурс про феминизм кому-то понятен. Я думаю, доли тех, кому он понятен в Саратове и в Каменке примерно одинаковый. В целом, картину мира ребята во многом формируют из лент в соцсетях, поэтому какой-то радикальной разницы нет, но им сложно представить бытность многих профессий. 

— Что оказалось самым сложным в работе учителя и жизни в селе? 

— Помнить, что я ничем не лучше всех людей вокруг и не спаситель с большой земли. 

— В интервью «Лентачу» ты сказал, что «Каменка – это посёлок, а не какой-то депрессивно-суицидальный край мира». Вдали от города есть все условия для образования — кружки, библиотеки и галереи? 

— Нет, далеко не все. Большинство моих учеников не имели возможности сходить в театр. Я не о том, что они там не были — многие там не были, — но у многих даже опции такой нет. Мне кажется, это важно для понимания контекста. Библиотека вроде есть, но кто в наше время ходит в библиотеку? Ближайший книжный в часе езды на электричке, ученики в основном оттуда книги таскают. Есть музыкалка и художка, но они скорее создают неоправданные амбиции, чем вкус и навыки. 

— А чего ещё не хватает в сельских школах? 

— Специалистов. Мы открываем Точку Роста с 3Д-принтерами и квадрокоптерами, но никто в школе не умеет работать с ними. 

— Когда ты им преподаешь, то что считаешь главным? Воспитать, обучить или что-то ещё? 

— Сформировать какие-то навыки, которые будут им актуальны в жизни: умение разобраться с интерфейсом, не бояться гуглить, не брать из интернета первый ответ, честно работать. 

— Тебе помогли как-нибудь те навыки, которые ты получил на факультете юриспруденции? 

— Могу аргументированно спорить с администрацией о том, что могу и чего могу, что должен и чего не должен. 

— Ты думал над тем, чтобы продолжить работу учителем после программы? 

— Скорее всего, я останусь в преподавании, но в качестве методиста — так охват шире. Если смогу найти школу, которая даст мне работать на полставки с каким-нибудь конкретным классом два часа в неделю, то останусь преподавать. 

— Многие преподаватели в России — предпенсионного возраста. По-твоему, из-за чего так происходит? 

— Это вид социального пособия по безработице. На пенсию не выжить, а так хоть что-то вроде даже и делаешь, хоть к педагогике почти не относится. Образование — это то, до чего в правительстве почти никому нет дела. Школы оценивают по формальным нерепрезентативным показателям, которые сами школы рады фальсифицировать. Та часть системы, которую я видел, стоит на завышенных необоснованных ожиданиях и страхе их не оправдать, то есть на лжи и безразличии. 

Интервьюер: Гильмиев Азат